15 марта 2014 г.


Что с памятью моей сталось...




Мой блог рукодельный. Я человек абсолютно мирный и в политику  предпочитаю не вмешиваться. Но как человек думающий и рассуждающий не смогла пройти мимо той беды, которая пришла на Украину. Часто думаю, что бы сказали мои деды фронтовики, освобождавшие нашу с вами общую Родину от, как сейчас принято говорить, коричневой чумы, о том, что всего через каких то 69 лет, фашизм, против которого тогда объединился весь мир, вся Европа вновь вернулся? Американцы, которым всё же хватило ума открыть в 44-м году Второй фронт, сейчас выступают в качестве пособников и основных спонсоров новой преступной власти. Горько и больно, что потомки, рукоплескавших, освобождённых народов нашим воинам-освободителям, сейчас предают нашу общую память!
   Эту статью я писала в 2011 году, когда собирала информацию о боевом пути своего деда Алхимова Василия Ивановича. Предлагаю прочесть её, дабы освежить нашу с вами память. Не согласных, прошу просто пройти мимо.


1
        Наступает время, когда человек живет воспоминаниями. Одно из них так потрясло меня, что даже по прошествии почти двадцати лет, я не могу его позабыть.
        Семнадцать лет назад я в очередной раз приехала в село Ново-Никольское. Хотя и родилась я в Петропавловске, но самые приятные воспоминания  детства и юности связаны с этим дорогим моему сердцу местом. Там прошло много счастливых и памятных дней моей сознательной детской и юношеской жизни.
        Мои мама и папа родились в Ново-Никольском, ходили в одну школу, там же познакомились, а потом поженились. Все мои дедушки и бабушки жили и умерли в этой деревне. А дяди, тетушки,  братья, племянники с племянницей и по сей день живут и здравствуют там, в нашей родной деревушке. Так что я по праву могу назвать это место самым дорогим и значимым в моей жизни  моей малой Родиной.
         Сейчас я хочу рассказать, пожалуй, о самом знаменитом члене моей многочисленной семьи, о своем любимом деде Васе, ветеране Великой Отечественной войны, принимавшем участие в самом грандиозном по масштабам сражении того времени  Сталинградской битве, которая унесла сотни тысяч  жизней  людей. Хочу рассказать про деда, который благодаря своему сильному  характеру и природной ловкости и смекалке, смог провести долгих 600 дней в немецком плену, выжить в этом аду и вернуться домой.
        Как сейчас помню, был весенний солнечный день. Я была в доме дедушки и бабушки: Василия Ивановича и Марии Яковлевны Алхимовых. Бабушка, как всегда, хлопотала на кухне, а дед лежал на печке. Понимая, что дед старый и, может быть, нам не удастся, вот так еще раз поговорить, я решила все разузнать и запомнить, а потом и записать. Подсела к деду и сказала: « Деда, расскажи мне про войну»
        Из того, что он рассказал тогда, в моей памяти остался лишь набор слов: Сталинград, плен, поезд, побег, Германия,  Австрия.  Если бы я только могла вернуть тот день, в который произошел наш с ним разговор!
        В основу этой статьи легли воспоминания дедовых детей, моего отца, тети и дядьев. Я долго и упорно мучила их расспросами, названивала в деревню, донимала папу. Но благодаря нам всем, благодаря участию членов поисковых форумов, и получилась эта статья.
        Я пишу ее для того чтобы мои дети, дети моих детей знали и помнили, что жил когда то в нашей семье такой человек, Алхимов Василий, который двадцатилетним ушел на фронт  и принимал участие в самой страшной войне 20 века. Которому,  как и сотне тысяч таких же  парней и девчонок, молодыми ушедшими на фронт, хотелось жить. Я хочу, чтобы его потомки знали, что им есть кем гордиться. Я хочу, чтобы помнили.
       Вот его рассказ…
28 декабря 1941 года Полудинским районным комитетом я был призван на фронт. Мама плакала, собирая котомку с провизией, и  дала мне в дорогу амулет заговоренный, чтобы он меня на войне от смерти оберегал. Этому мастерству ее научила моя бабушка Василиса.  Не знаю, амулет ли меня спас, а может, судьба мне была жить долго, но сколько раз смерть смотрела в лицо, а в последний момент обходила стороной. 
          Василиса Кондратьевна золотым человеком была, детей к ней маленьких лечить носили, никому она ни разу не отказала. А сама родом из Орловской губернии, в начале века приехала, да сыновей с собой привезла: Ивана, отца моего, и Петра. Голод был на  орловщине, земли скудные. Вот и приехала  она с детьми да со всем своим  скарбом в Казахстан.
 Приехали, обосновались в Ново-Никольском. Вскорости отец женился, маму мою, Арину Тимофеевну,  он привез из Ново-Георгиевки. За всю жизнь свою нажили родители 19 детей, но в живых осталось только четверо: сестра старшая Ольга, брат Емельян, я и Николай. Остальные не выжили в те трудные годы. Двадцатые годы были голодные. Хлеба вдоволь не видели. Спасала картошка. Благо почва плодородная была, картошка хорошая родилась.
          Появился  я на свет холодным зимним днем первого января 1922 года. Мороз такой стоял, что нос страшно было высунуть. Родители назвали меня  Василием. Ребенком рос подвижным и смышленым. Когда было мне 7 лет, всей семьей пришлось переехать на небольшой хутор в 8 километрах от деревни – Верный. В народе его называли Бирюк. В царское время землями этими владел помещик по фамилии Бирюков, отсюда и пошло название.
        Бирюк был небольшим хутором, дворов 40, но школа в нем имелась. В этой школе я закончил 3 класса, а после матушка отправила в Ново-Георгиевку продолжать учебу. Брат ее родной там жил, Гаврила Кузенев. Я жил  там два года и домой вернулся. Образование  получил 5 классов.
        Немного полегче жили только во времена НЭПа. А как стали большевики раскулачивать, да всех в колхозы загонять, тут и вновь голод начался. У отца скакуны породистые орловские были, так их в колхоз забрали. Что говорить – хлеб  отнимали. Люди ямы за домом копали и прятали в них хлеб. Отбирали все, что только было можно отобрать. Есть так хотелось – сил  не было. Порой спать ложились на пустой желудок. Отец, бывало, посадит Емельяна во дворе (он слепой был, лошадь в детстве копытом в глаз ударила после этого и ослеп), даст ему прут длинный в руки. Сам на крышу дома заберется и воробьев гоняет. А Емеля прутиком наобум машет и воробьев сбивает. Затем варили их и ели.
        Подростком работал учетчиком в колхозе, трудодни крестьянам начислял, а потом за математические таланты и умение общаться с людьми меня счетоводом назначили. Так до самой войны счетоводом и проработал.
        А 22 июня 1941 года началась Великая Отечественная война.
        Сборы состоялись  на  Петропавловском вокзале, нас всех призывников  разместили по вагонам и отправили в  Акмолинск. По распределению службу мне довелось нести в 128 стрелковом полку 29 стрелковой дивизии, которая там и  формировалась и впоследствии вошла в состав 64 Армии. Школу младших командиров проходили в акмолинских  степях. После прохождения двухмесячных курсов в феврале 42-го перебросили в город  Донецк в мотострелковые части. Меня  назначили командиром отделения пулеметчиков. То, что линия фронта совсем рядом, я ощутил уже тогда, когда на самом первом построении скошенный вражеской пулей упал мой земляк из Метлишино. Во лбу у него зияла аккуратная маленькая дырочка, след от снайперской винтовки. Это был первый привет от немцев. 
Первые бои принял на территории Украины. Они шли с переменным успехом. Ходили в атаки, отражали контратаки. На Украине природа красивая. Степи такие же как у нас, полынью поросшие, только в их степях конца края не видать. И деревушки, такие же, только дома другие, мазанные, да соломой покрытые. Местные жители с надеждой на нас смотрели.                                                                                                                                 А старушки причитали: «Ой, солдатики, куда же вы против немцев? Куда вы против них с винтовочкой? У них  такое оружие, побьют они вас». Оно и правда. С оружием напряжёнка была. Порой одна винтовка на пятерых. Идешь в атаку без винтовки. Зачем? Неизвестно. Рядом бегущего солдата убьют – возьмешь  у него винтовку и в бой. Тебя подстрелят, также другой твою винтовку поднимет. Так и переходила эта винтовочка от одного к другому. Первое время трудно было, пока привыкнешь, притрешься.  Хотя к войне привыкнуть не возможно.
       В начале августа дивизию перебросили в район Котельниково. Немец шел на Сталинград, и командование решило, что наше место здесь. Перед 29 дивизией стояла задача: не пропустить врага к Сталинграду. В это же самое время пришло пополнение: несколько эшелонов бойцов, 208 стрелковая дивизия. Ребята из Сибири, крепкие, выносливые. Думали, вот они сейчас покажут фашистам кузькину мать. Но не тут-то было: разбомбили фашисты четыре эшелона солдат,  все до единого погибли. Не успели даже ни одного выстрела сделать.
         Людей под Сталинград бросали много, но большая часть гибла.  В современных художественных фильмах о войне 5 процентов правды показано. На самом деле реальность была намного страшнее.
         День 8 августа мне запомнился особенно. В это время шли бои под хутором Чиков. Потерял я друга своего, земляка Федора Чищенко из 106 стрелкового. У него в кармане лежала бутылка с зажигательной смесью. И надо же пуля – дура  попала не куда-нибудь, а именно в эту бутылку. Вспыхнул Федька, как спичка. Помочь я ему не смог, пытался с него огонь сбить, но безуспешно. Воды не было, да и жара стояла. Разве же тут потушишь? Так и сгорел он заживо.
         Ночью с товарищем решили похоронить Федора. Поползли. Стал я  его тянуть за собой, а от него куски плоти отваливаются. Я покрепче взялся, потянул – оторвал  руку. Взял за ногу – потянул , оторвал ногу. Вытащить его не было ни какой возможности.   А тут еще немцы открыли огонь из минометов.  Мы слишком близко подползли к их позициям. Пришлось уходить. Так тело Федора и осталось, на поле брани лежать.
         Потери в боях были колоссальные, но боевой дух  силен. Отвоевывали каждый кусок нашей советской земли. Я был стрелком, воевал с «Дегтяревым». Пулемет, бывало, так нагревался, что порой, когда не было воды, приходилось мочиться в ствол, чтобы хоть как то его охладить. Иначе орудие не стреляло, просто выплевывало пули. Жаждой так мучились, что губы трескались.
         Оружие было подотчетным, при потере грозил трибунал. По поводу этого вспоминаю такой случай. Как-то раз отступая, мы переходили речку вброд, и я уронил в воду противотанковое ружье. Тяжелое было очень, поэтому его несли два человека, я и еще один солдат из нашей роты. А место глубокое, ныряли несколько раз, не достали. Один москвич вызвался помочь, здоровый такой парень, сейчас не вспомню его имени. Так и он не нашел его. Зато этот самый парень, тех, кто плавать не умел, на себе на другой берег переносил. Про москвичей говорили, что важные очень, носы задирают, ничего такого сказать не могу. Мне хороший человек на пути встретился из москвичей. А с противотанковым ружьем  в этот раз все обошлось. Немного погодя немцы такой обстрел нам устроили,  убегали так, что пятки сверкали. Про утонувшее оружие никто  не узнал. Ребята не проговорились.
         Немцы летом 42-го еще чувствовали превосходство своих сил, поэтому воевали с остервенением.  Регулярные артобстрелы и авианалеты.  Прежде чем бомбить, пустят в разведку  самолет «Фокке-Вульф». Прилетит он, разведает,  где наша часть стоит, сбросит парочку  бомб и улетает. А немного погодя «Юнкерсы» жалуют. Тьма тьмущая. И как начнут бомбить. Такой дикий вой  стоит. Что говорить страшно было. Всем страшно было.
        Но как бы там  ни  было, каждый из нас  понимал, где мы находимся.  Стреляли из винтовки по  самолетам и пытались сбить. Самолет, бывало, так низко летит, что самодовольное лицо пилота видно с наглой ухмылкой. Помню, однажды, удалось сбить одного фашиста. Просто так из винтовки сбили. И каждый из нас думал, что это он сделал.
        Напоследок, отстрелявшись и отбомбившись, сбросят немцы бочку дырявую с приделанной к ней изогнутой рельсой.  Летит эта бочка с ужасающем воем на землю. Это они так на психику нам действовали. И вообще по-разному пытались вселить в наши души страх и смятение. Листовки агитационные с самолетов сбрасывали. А однажды сбросили какой-то мешок. Несколько человек осторожно подобрались к этому мешку посмотреть, что там. Мало ли, может они опять какую новую гнусность  придумали. Открыли его потихоньку, а в мешке человек мертвый и на груди у него табличка с еврейской звездой и надписью: «Это ваш новый председатель»
        На войне живешь одним днем. Может так случиться, что это день последний в твоей жизни. И все это прекрасно осознавали. Планов на будущее не строили, плохой приметой считалось.
        Расскажу о случае, как в очередной раз я смерти избежал. Позвал командир меня к себе и говорит, чтобы двух бойцов с собой взял  да сходил в хозяйственную часть за баранами. Повару обед готовить нужно было. Пошли мы с ребятами. Какое-то время отсутствовали. А когда вернулись, бараны ни кому не понадобились. Разбомбили часть. Тут-то я первый раз и вспомнил про амулет заговоренный.
      Довелось мне во время войны и в разведку сходить. Ранним августовским утром с двумя товарищами пошли за языком. Как позиции противника видны стали, поползли. Смотрим, вот удача немец: в окопе сидит, а вокруг тишина. Ближе подползли и видим, что это чучело. Фрицы мешок поставили и  каску на него нахлобучили. Оглянулись, а нас со всех сторон уже окружают. Отстреливаясь, начали отступать. Удалось  благополучно уйти.
      Однажды был получен приказ на отступление. Во время отступления пришлось дважды пробиваться из окружения. В землянке, где разместился штаб, на стене была надпись, оставленная нашими предшественниками: «Здесь оставаться нельзя, эта позиция известна немцам» Немецкие самолеты – разведчики , совершавшие облет, уже давно знали о расположении в этой местности  окопов и блиндажей. Но наши командиры посчитали  надпись провокацией, ведь  бои шли за каждый метр земли. Решили дальше не отступать. Переночевали, а как только забрезжил рассвет,  налетели «Юнкерсы» и начали бомбить.
      Я уцелел лишь потому, что внизу окопа был сделан глубокий подкоп, который между собой мы называли «лисья нора». Так вот я залез туда. Пока бомбили, сидел и думал, наверное, это будет моя могила, засыплет землей, и никто не узнает где погиб солдат  Алхимов Василий.  Перед глазами сразу пронеслась вся жизнь, вспомнил маму, папу, сестру с братьями. И самое главное, так не хотелось умирать. Бомбежка –это  очень  страшно. Нарастающий вой  самолетов, многочисленные взрывы, крики солдат. Земля гудит и стонет. От взметающейся к небу пыли и комьев земли не видно солнца. Но она  как внезапно началась, так же и закончилась, оставив после себя горы изуродованных человеческих  фрагментов  тел.  В общем, словами это ощущение передать очень сложно. Бомбежка – это   мясорубка. Если удастся спрятаться, то жив останешься. Но обычно после них уцелеть удавалось единицам.   Во время этого авианалёта, полегли все командиры. Бомбой был уничтожен штаб. В живых осталось около 20 человек. В таком составе мы стали добираться до наших частей.
      После переформирования и отдыха перебросили под Сталинград. Бои были  очень ожесточенными. Захватом Сталинграда Гитлер пытался перерезать волжский путь, а затем, продвигаясь по Волге на юг, выйти к Каспийскому морю, тем самым отрезать нашу страну от главных источников нефти и захватить экономически и стратегически важные районы СССР. Для Гитлера захват Сталинграда был принципиально важен. Ведь этот город носил название его самого главного врага. 
       А у  южных границ СССР уже стояли несколько турецких дивизий в ожидании,  что Сталинград падет. Турецкое правительство подписало с немцами договор о вступлении в войну лишь после того, как немцы войдут в Сталинград. Мы просто не могли отдать  этот город.  Если бы это произошло, исход войны был бы очевиден.
       В конце августа 1942-го дивизия вела упорные бои на ближних подступах к Сталинграду. Случайно  мне довелось встретиться с  земляком Петром Вербинским. Их часть, так же как и вся дивизия, отступала, Петро трактористом был в 77 артиллерийском полку. Оружие вывозили на лошадях  да на тракторах. Догнал я его, вскочил на подножку трактора и спросил как там ситуация на линии фронта, почему опять отступаем? Петро сказал: «Плохо, Васька,  если сейчас не уйдете, бомбить вас  будут» И как потом оказалось, прав был  Петр. В то время как все отступали, наш полк должен был держать оборону.
      Было это 29 августа 1942 года. Оборона была создана тремя эшелонами, я  находился  в первом.  Гитлеровцы нанесли массированный удар по нашей обороне. Авиация и артиллерия ударила по 2 и 3 эшелону, полностью уничтожив их. А по-нашему ударила танками 4-ая Армия немецкого генерала Гота. Ситуация была такая, что сразу ясно стало, что это мой последний бой.  Уходить было некуда.
      Одному земляку удалось выйти из окружения. Лошадь от взрывов чумная бежала мимо, схватил этот парень  ее за хвост. И понесла она его, так он изловчился на нее верхом взобраться и уйти. Пулеметчики немецкие стреляли вдогонку, но так и не попали. А тут и танки подошли. Успел я только спрятать  свою красноармейскую книжку в норку в окопе. И как сейчас помню, выскочил из танка немец, здоровый такой, раза в три меня больше. На всю жизнь я его лицо запомнил. А у меня на поясе граната лимонка висела. Потянулся я за этой лимонкой, а он автомат на меня направил, палец указательный вперед выставил, имитируя выстрел, и спрашивает: « Пух, пух?» А потом  спокойно так, показывает рукой чуть пониже пояса и говорит: «Киндер, киндер, цвай киндер». Я его понял, что детей у него маленьких двое, а я  его убить хочу. И как даст он мне своим пудовым кулачищем, так искры у меня из глаз и посыпались. Очнулся я, а глаз сразу заплыл.
       Первым делом они с нас звездочки с погон и пилоток сдирать стали.  У немцев принято так было.  Хвастались между собой, кто сколько русских убил или в плен взял. Потом обыскали. После обыска построили в колонну и погнали на запад.  Со мной в плен попал земляк мой Федор Клепов. В лагере для военнопленных встретил односельчанина Григория Черебедова, попавшего в плен двумя днями ранее, и Николая Зайцева. Николай, как старший по возрасту старостой был.
       Путь на Запад был длительным. Мы с Григорием в первых рядах шли. Долго пешком шли, устали, отстали немного. А как услышали, что ослабленных  расстреливают, и быстрее зашагали.
       Хуже всего было, когда колонну военнопленных конвоировали чеченцы. Эти отличались необычайной  жестокостью и были скоры на расправу. Слабых, отстающих или случайно споткнувшихся они не просто расстреливали, а закалывали шомполом или ножом. Может быть, режет слух, но мы в какой-то мере были рады, когда конвой состоял из немецких солдат. Тогда жертв было намного меньше. Немцы, бывало, изможденных  укладывали на подводы и так везли до станции. Голодно было. Как нас кормили?  Отберут у местных жителей картошку, свеклу или еще какую снедь с огорода, бросят  как свиньям, немытую  да гнилую. Вот и ели.  Что делать было – голод  не тетка.
       Колонна военнопленных была многонациональной. Были среди нас узбеки, белорусы, украинцы, казахи – в общем, бойцы разных национальностей, входящих в состав СССР. Были среди нас и евреи. На привале немцы обычно скучали, и как могли, развлекались, придумывая каждый раз новую забаву. Исход этого случая, который  произошел тогда,  запомнился мне особенно. Я до конца так и не понял, что  стряслось, но увидел, что главными участниками этой их потехи были евреи.  В чем они провинились, я не знаю. Итогом  всего действия было то, что немецкие изуверы заставили этих несчастных еврейских людей выкопать яму и загнали их туда. А потом по шею засыпали землей. Колонна двинулась дальше, а эти горемыки остались там, на том привале, зарытые по шею, умирать от голода и жажды  долгой, мучительной смертью под палящим солнцем.
       Однажды нас пригнали на станцию. Один паренек украдкой сунул мне в руку ножик, на всякий случай – вдруг  пригодится. Местные жители предупреждали, чтобы при побеге не прыгали на железнодорожное полотно.  К последнему вагону были прикреплены железные крюки. Неудачливые беглецы, выпрыгнувшие в проделанную дыру в днище вагона, в ожидании, что поезд пройдет, были зацеплены этими самыми крюками, и погибали под тяжелыми колесами состава. 
       Всех военнопленных погрузили в вагоны, в которых до этого перевозили скот. И вот, в нашем вагоне в стене я обнаружил доску надломленную, лошадь, видно, копытом ударила и повредила ее. Мы с Гришкой ее по очереди ножом пилили. Пока поезд едет, сядешь спиной к этой надломленной доске, заведешь руки за спину и в таком неудобном положении пилишь. Долго пилили. Когда все было готово – предложили  бежать остальным. Несколько человек согласились. Разделились на группы по два-три человека. Все гурьбой бежать не стали. Если поймают, сразу всю группу расстреляют. А так, может, кто и спасется.
       Мы с Григорием пошли вдвоем. Николай  и Егор бежать отказались.  Они лет на 20  старше были, сказали, что не добегут, старые уже, только нам обузой будут. Дело было ночью, на наше счастье поезд шел медленно.  Я прыгал первым. Спрыгнул удачно и начал ждать. Когда поезд удалился метров на  200, увидел, как от состава отделилось темное пятно и услышал в ночи крик: «Васька!»  Подумал, слава Богу,  Гришке удалось проскочить.
       Двигались только ночью, питались тем, что находили на полях, в основном, початками  кукурузы. Она к тому времени уже жесткая была, перезревшая. Но с голодухи и этому были рады. Надо было добираться до своих, но куда бежать, мы не знали.  Григорий, прыгнув через глубокую канаву, провалился в нее и вымочил всю одежду, необходимо было где-то обсушиться.
       Была осень, ночи стояли холодные. Добежали до какого-то села, спрятались в стог кукурузы. Кукурузу в то время  сушили в стогах. Но долго там сидеть не могли – побоялись , что нас найдут с собаками. Дождались темноты и стали  пробираться в деревню.           
       Добрались до крайней хаты. Постучали, дверь открыла женщина. Сказали, что беглые военнопленные, попросились на ночлег да обсушиться и поесть. В доме на печи у нее мужик лежал, слышно было, как он шепчет, а она с его слов нам пересказывала. Сказала, что одна дома, боится чужаков пускать. И посоветовала  идти на другой край деревни, там дед с бабкой живут, они всех принимают. Пробирались украдкой через всю деревню. 
       Нас приютили, накормили украинским борщом. Вкусный борщ, наваристый. Я много есть не стал, после стольких голодных дней опасно это. А Гришка до еды жадный был и нахлебался он этого борща так, что живот у него заболел.  Поели мы и спрятал нас дед в бане.  Поняли мы его намерения не сразу. Дедок этот  дверь палкой подпер, чтобы не убежали, а сам за полицаями побежал. Но удалось нам с Григорием дверь выбить и скрыться.
       И опять стали пробираться к своим. Но куда идти – разве  тут поймешь. Территория оккупирована немцем. Надеялись на удачу. Повезет – не повезет. Долго плутали, а потом уже вышли на дорогу и пошли. И на этой самой дороге случайно наткнулись на  румынских солдат на велосипедах. Вот тут-то нас и взяли. Привели в село, оставили в одном доме  под конвоем, приказа старшего дожидаться. А хозяйка в это время лепешки пекла и нам украдкой совала, со словами: «Ешьте, хлопцы, у меня брат воюет. Может, тоже вот так бегает. Глядишь, и его кто покормит» Старший командир приказал нас расстрелять, когда уводили, мы с Григорием попрощались.
       Уже поставили к стенке, навели автоматы, но в последнюю секунду старший  приказ отменил и  направил нас Григорием в пересылочный лагерь для военнопленных. В лагере ночевали под открытым небом, бараков не было. Ночью холодно, ляжем в ямку,  собьемся в кучку, землей закопаемся, как поросята. Так и спали. Все еще оставалась надежда - пробраться в наши части. И с несколькими ребятами решились на побег.
      Лагерь был огорожен колючей проволокой. Сделав подкоп, несколько человек ночью сбежали. Мы конечно, с Григорием тоже. Бежали долго, уже начали думать, что прорвались. Но под утро услышали лай собак и короткие пулеметные очереди. А это значит, что кого-то немцы словили. Беглецов либо расстреливали, либо разрывали собаками. Я до сих пор не могу смотреть фильм «Судьба человека», так живы эти страшные воспоминания. Единственным  спасением было вернуться в лагерь, возможно, нас не хватились. Сделали с Григорием круг и вернулись не- замеченными, вновь прошмыгнув в дыру. А на утро, на построении увидели, что несколько человек висят на колючей проволоке. Немцы после этого побега сразу же пустили ток по колючей проволоке. 
      Я прошел несколько лагерей. В лагере, который находился в Италии, работал в ветчасти. Последним был Шталаг 13 Б. Который находился в Германии в Баварии в городе Вайден.  Лагерная жизнь была холодной, голодной и очень тяжелой. Жили в постоянном ожидании смерти. Ко мне немцы относились более лояльно, что ли? Если можно так сказать. Я  светловолосый и голубоглазый. А Григорий был чернявым и кареглазым. Таких, похожих на цыган или евреев, они ненавидели больше всего. Его постоянно подвергали пыткам. Нас всех мучили, но таких, как он, чаще. Он и детей-то иметь не мог только потому, что сделали они с ним что-то. Как Гришка после войны уже говорил: дети мои остались там в Германии.
     Работал я на мельнице, несколько человек из нашего барака там работали.  Что бы не умереть с голоду в рабочее время украдкой сделаем пресное тесто, муку с водой намешаем, приложим на живот или к ногам куски этого готового теста, веревкой обмотаем и несем в барак. Лепешки на печке пекли и все вместе ели. В каждом бараке буржуйка стояла, отапливать помещение. Чтобы хоть как-то спастись от холода, украли однажды на складе мешки из-под муки. Нашили себе из них штаны. Один офицер увидел на нас эти штаны и предупредил, что если кто из старшего состава узнает, сразу расстреляют. Ты спросишь: зачем немецкому офицеру было нас предупреждать? На это скажу так: среди немцев встречались иногда и хорошие люди. Не все они были сторонниками гитлеровского режима. Тайком, конечно, помогали, тоже могли за это жизнью поплатиться. Но благодаря  предупреждению этого офицера, мы и остались живы.
     Выкрасили штаны черной краской, чтобы непонятно было, что это мешки.  Но сделали это не все. Прознали фашисты про краденые мешки. Выстроили в колонну. Комендант мимо каждого  идет, наклонится и вглядывается, из какой материи штаны. Ко мне подошел, наклонился, посмотрел  в глаза  пристально. Внутри сжалось все, думаю, ну все – это конец. Но он дальше пошел. Соседа моего штаны его внимание привлекли. Он не закрасил их. Лет сорок этому человеку было. Приказал ему руки вверх поднять и говорит, сколько продержишься с вытянутыми руками,  столько и жить будешь. Стоял этот несчастный, но разве же навытяжку долго простоишь? Минут десять стоял, а как руки опустил, так и пулю в лоб получил.
     И все его мозги мне в лицо брызнули. Я так думаю, что разглядел комендант на мне, что брюки из мешков, но стрелять не стал, потому что молодой я был, а, следовательно, мог еще работать.  Но проучить, как-то нужно было, вот он и устроил показательную казнь, чтобы впредь неповадно было немецкое имущество разворовывать. В лагере часто казнили. Без слез невозможно было смотреть, когда провинившегося узника ставили по пояс в бочку с холодной водой, и этот человек вот так, стоя на морозе, медленно погибал.
     В плену, чтобы выжить, нужно было применять смекалку и находчивость. Вот и применяли. Во время так называемого обеда выдавали  хлеб нарезанный, один кусок меньше – другой  больше. Хлеб между собой мы, военнопленные, распределяли сами. Дележка происходила так.  Тот, перед кем хлеб лежит, отворачивался спиной к остальным и кричал: «Этот кусок кому?» А из-за стола ему кричали, например: «Это Петру» - «Этот кусок кому?» - «Ивану». Так вот, мы с Григорием договорились, если в какой раз нам с ним придется хлеб делить, будем использовать кодовое слово: «А» И в такие моменты нам доставались два лучших куска. Хотя, что значит лучших? Просто они были на несколько граммов больше, чем другие. Я разворачивался спиной к остальным и кричал: «Этот кусок кому?» А из-за стола мне кричат: «Ивану». Я опять: «Этот кому?» - «Петру». - «А этот кому?» Гришка кричит: «Василию» - «А этот кому?» Гришка опять: «А этот мне».
     Когда Григорий в начале января 1945-го сильно заболел, я его выхаживал. Старался больше теста вынести с мельницы, что бы накормить его получше и хоть как-то помочь ослабленному от голода и болезни организму. А как иначе? Наверное, только дружба и сплоченность и помогли нам  выжить.
     Однажды простудился уже я.  Болел долго, температура высокая держалась. От верной гибели спас военнопленный австриец.  Он на конюшне работал. Вывез  меня на лошади за пределы лагеря в лес. Там было место, куда навоз конский выгружали. Закопал меня в этот самый навоз и оставил на ночь.  Отогрелся я, пропотел. А утром он меня опять в лагерь завез. Тайно, конечно, чтобы никто не увидел. После этого я на поправку пошел.
      В апреле 1945-го Шталаг 13 Б освободили американцы. В это время нас с Григорием разлучили. Впереди каждого военнопленного ждал проверочно - фильтрационный  лагерь. День Победы встретил на австрийской земле, в городе Капфенберг. Как сейчас помню, радости нашей не было конца. Мы, освобожденные узники, целовались, обнимались, поздравляли друг друга с Великой Победой.
     После прошел фильтрационный лагерь №306 1-го Украинского фронта. Здесь особисты выявляли предателей и пособников фашистов. Фильтрацию я прошел, и 2 августа 1945 года убыл в 210 запасной стрелковый полк. Там и дослуживал до 1947 года. Работал в штабе писарем. Имею награды: орден «Великой Отечественной Войны II степени», медаль «За отвагу», «За победу над Германией»,  юбилейные медали.
    Домой, в родной колхоз «Верный», вернулся в 1947 году. Работал лесником. 19 ноября 1948 года женился на твоей бабушке Марии. После войны меня семь раз вызывали в НКВД. Мария собирала узелок с едой и, уходя из дома, всякий раз думал, что это  наша последняя встреча. Там допрашивали, но доказательств тому, что я мог быть пособником фашистов, не нашли. И оставили в покое. В 1954-55 году жители хутора стали перебираться кто в город, кто в Бугровое. А наша семья - в Ново-Никольское. Хутор Верный распался.
    Как и в довоенное время работал в бухгалтерии счетоводом. В 1956 году, 12 декабря, умер Григорий Черебедов. Мой друг, человек, с которым мы вместе прошли всю войну и плен. Уснул и не проснулся. Короткая и тяжелая жизнь.
    Николай Зайцев тоже вернулся с войны. Он работал в доме одного немецкого офицера прислугой. Нас всех, бывших в плену, недолюбливали на селе. Односельчане считали, что нам очень повезло. Чьи-то мужья, сыновья и братья погибли на фронтах, кто-то вернулся с войны инвалидом.  А мы, несколько человек, вернулись домой,  по мнению односельчан, отсиделись в  плену. Какое глубокое заблуждение. Что такое немецкий плен, поймет лишь тот, кто в нем побывал. Одному Богу известно, сколько страшных дней  пережито  на чужбине, вдали от родной земли.
     В 1961 году Ново-Никольское присоединили к совхозу Токушинский. Который за  несколько лет превратился, в совхоз – миллионер  и за достижения был награжден «Орденом Ленина». До 1965 года я работал бухгалтером, потом уволился и около года трудился на должности лесника. После пригласили на должность зоотехника. Так до самой пенсии зоотехником и проработал. Уже будучи на пенсии, меня привлекали к работе. Собирал у населения молоко.
     Много раз в мирное время я ездил по стране. В последнюю мою поездку в Геленджик произошла  встреча с одной молодой парой.  Встретились мы в тамбуре, познакомились. Поезд в это время проезжал окрестности Абганерово. Память вернула назад в то далекое и нелегкое время. Все здесь было по-прежнему, ни чего не изменилось. Тот же лесок, то же поле. Только тогда, в далеком 42- ом, здесь пахло дымом и смертью, полыхали подожженные немцами противотанковые заграждения, которые мы установили, чтобы хоть как то отразить натиск врага. Я долго  рассказывал про тот бой, а они стояли и молча слушали. Можно много рассказывать про войну, у каждого она своя. У каждой семьи своя история и своя беда. Многие мои односельчане  так и не вернулись домой. Одни остались лежать там,  на полях сражений, кто-то погиб в концлагерях, кто-то так и числится пропавшим без вести. Мне повезло, я остался жив. С болью и горечью вспоминаю павших друзей, которые не вернулись с войны  и не увидели, как подрастают их дети. Они так и не узнают, как сложилась их жизнь и какими людьми они стали. Что тут скажешь? Война это великое горе и огромная боль, свалившаяся тяжелой ношей на наш многострадальный народ. Сейчас, оглядываясь назад, вспоминая то тяжелое время, я понимаю, что нельзя вычеркивать из памяти эту войну. Она всем живым в назидание. Люди должны стать добрее друг к другу. Мы участники Великой Отечественной  войны, воевали плечом к плечу: русские, казахи, украинцы, грузины. И никто не думал тогда о национальности. Люди просто шли и отдавали свои жизни в борьбе за родную землю. За то, чтобы дети, внуки, правнуки жили под мирным небом. Чтобы они никогда не слышали гула бомбардировщиков над своими головами,  звука пулеметных очередей, гусеничного  скрежета танков. Мы защищали свою Родину!


                                                                                                                            2
       Когда я работала над этими воспоминаниями, информацию собирала по крупицам. До конца было неизвестно, сколько же тогда в августе 42 года под Сталинградом их жителей одного села попало в плен. В семье, когда обсуждали эту тему, воспоминания родственников разнились. Одни говорили, что бежало их тогда из поезда трое: Василий, Григорий и Николай. Другие говорили, что был Клепов, имени никто не помнил. О нем со временем удалось выяснить лишь то, что дед дружил с его дочерью Еленой. А это сужало круг поиска. Стало возможным установить примерный возраст этого человека. Я звонила в Булаево, в военкомат. Именно там, на хранении лежит «Книга призывника» по Полудинскому району. Выяснила: Клеповых из Ново-Никольского призывалось несколько человек. По возрасту подходило лишь четверо. Одним из них и оказался Федор Андреевич Клепов. Дата призыва стояла – июнь  1941-го. Как то не совпадало это с призывной датой деда. Но наудачу мне посчастливилось найти сведения в обобщенном банке данных Мемориал. В базе данных числился боец 29 стрелковой дивизии 128 стрелкового полка 1 батальона 2 роты Федор Андреевич Клепов. Письменная связь с ним прервалась 26 августа 1942 года. Это полностью совпадало со сведениями, полученными мною на мой запрос в Департамент Комитета Национальной Безопасности Республики Казахстан. В трофейной карточке, имеющейся на хранении, которая составлена на основе проверочно-фильтрационного дела, значилось, что Алхимов Василий Иванович служил в 128 стрелковом полку 29 стрелковой дивизии и был взят в плен под Сталинградом 29 августа 1942 года. Там же на ОБД я нашла заявление Ефросиньи Федоровны Клеповой, в нем она запрашивала райвоенкома Полудинского района, майора Заикина, помочь ей найти без вести попавшего мужа. Федор Андреевич не вернулся с войны. В каком именно лагере он погиб, мне не удалось установить. Но я разыскала  его родственников.  Александр Федорович, его сын, полностью подтвердил всю добытую мною информацию. К большому сожалению, в семье не сохранилось ни одной  фотографии отца. 
        С теми же трудностями я столкнулась, когда пыталась выяснить имя сгоревшего боевого товарища и друга моего деда. С трудом вспомнили, что фамилия его была Чищенко. А как звать – неизвестно. И опять удача! На ОБД нашелся Федор Алексеевич Чищенко, боец 106 стрелкового полка 29 дивизии, 1922 года рождения, уроженец Северо-Казахстанской области, села Гончаровка. Гончаровка в нескольких километрах от Ново-Никольского. Значит, мог он быть другом деда, возможно там, на прохождении курсов подготовки, они и сдружились. В военкомате выяснила, что призывался Чищенко, как и дед 28 декабря 1941 года. Погиб в бою 8 августа 1942 года, похоронен в братской могиле на хуторе Чиков. Так, значит, все-таки тело предали земле.
        Во многом мне помогла книга «Мой Сталинград», написанная солдатом 29 дивизии 106 стрелкового полка Михаилом Алексеевым, ставшего после войны писателем и впоследствии секретарем правления Союза писателей  РСФСР. Именно в этой книге я прочла, что 128 стрелковый полк был почти полностью уничтожен 29 августа близ калмыцкого поселка Зеты, который ныне не существует. Из окружения вышло около 20 человек. Знал ли дед, когда рассказывал о полностью уничтоженных втором и третьем эшелоне, в то время, когда их первый,  держал оборону, что эти 20 человек выжили и сохранили знамя полка? Когда  читала эту книгу, осознавала,  что именно эти описываемые события и видел своими глазами мой дед. И передо мной, которой так хотелось докопаться до истины и выяснить, что же все-таки произошло тогда, в конце августа 42-го, они предстали именно такими, как описаны в книге. Как будто машина времени перенесла на 69 лет назад. Именно здесь Алексеев упоминает и  имя командира 128 стрелкового полка капитана Татуркина.  Александр Алексеевич Татуркин числится на ОБД Мемориал. Пропал без вести 29 августа 1942 года в районе станции Абганерово Сталинградской области.
         В ответе на мой запрос в ДКНБ РК относительно Григория Черебедова упоминается название все того же населенного пункта – Абганерово. Сомнения отпали,  сходится абсолютно все.
        Могу сказать, что все найденные мною документы – это  большая удача. Все как-то обнаруживалась само собой. Как будто чья-то незримая рука вела меня в темноте. В базе данных сохранились именно те документы, которые дополняли друг друга и в совокупности помогли собрать всю информацию в полном объеме.  Было такое ощущение, что они лежали и ждали своего часа, чтобы я их нашла. Ведь ничего этого по истечении многих лет могло и не сохраниться. Ни с одним из героев этой истории, кроме деда и Петра Максимовича Вербинского я лично не была знакома. Но и по Чищенко и по Клепову нашлась информация на ОБД, а про Николая Сергеевича Зайцева я смогла разузнать у его внука Владимира Николаевича. То же касается и Григория Черебедова. Если бы не эти сохранившиеся данные из книги резервного лазарета, расположенного в городе Фалькенау на Эгере, которая была найдена нашими войсками в одном из домов, покинутых гражданским населением, где Григорий числился узником Шталаг 13 Б, я бы точно никогда не узнала и не вспомнила, в каком именно лагере пребывал мой дед. В общем, все мои поиски увенчались успехом, и я выполнила обещание, данное, когда-то  давно деду, что я запечатлею  воспоминания о войне на бумаге.
        Дорогой мой дедушка, восхищаюсь твоим подвигом, твоим мужеством и силой и склоняю голову перед великими людьми, которые защитили страну от фашистских захватчиков. Спасибо тебе за это!

Мой дед Алхимов Василий Иванович

Вербинский Пётр Максимович

Зайцев Николай Сергеевич

            Братская могила на хуторе Чиков, где покоится тело боевого товарища и друга Алхимова Василия Ивановича, Чищенко Федора Алексеевича

Черебедов Григорий Андрианович с супругой Алхимовой Марией Петровной(послевоенное время)

Комментариев нет: